http://alex-the-priest.livejournal.com/15916.html
«Мишка и Маришка»
С Мишкой мы познакомились в начале 90-х. Я приезжал в Москву к родственникам и встретился с ним у них на квартире. Крепкого телосложения, с большими добрыми глазами на лице, украшенном рыжей курчавой бородой. Он мне сразу понравился, и я даже ощутил с ним некое сродство, а причину понял после. Оказывается, мы с ним родились в одном и том же роддоме, в Лефортово, в Синичках, что рядом с храмом Петра и Павла. Только Мишка родился лет на 12 раньше меня.
Их дом тоже стоял где-то в тех местах, недалеко от храма. Представляете, ещё недавно стоял частный деревенский дом, а сейчас это уже почти центр Москвы. Правда, до наших дней дошли только фотографии этого дома. Очень трогательные, с маленьким Мишкой на руках у бабушки, и такие же, только с мамой и папой. Потом дом снесли, а их семья получила хорошую трёхкомнатную квартиру в доме сталинской постройки. Мишка рос, а родители состарились и умерли, и он стал жить один.
После школы ушёл служить в армию. Сохранились Мишкины фотографии в форме сержанта ВДВ. После службы он выучился на кинооператора, а потом целых 25 лет отработал на студии «Центрнаучфильм». Фильмы про всякие необычные физические явления, сюжеты из неизвестной истории российской глубинки, фильмы о животных, и ещё про множество всякой всячины были отсняты Мишкиной камерой. Он колесил по стране, а потом, вернувшись в московскую студию, просматривал сотни метров отснятой им плёнки для того, чтобы умудриться вместить всё самое интересное в каких-нибудь 15-20 минут, которые и должен был продолжаться фильм.
В одной из своих поездок по Кубани Мишка встретил свою Маришу, и не долго думая увёз её в Москву. Любовь с первого взгляда, и на всю жизнь. Мариша была на много лет младше мужа, и ещё не успела получить профессию, зато умела хорошо рисовать. Она стала помогать Мишке оформлять заставки в его фильмах, много рисовала их общих друзей. А друзей у них действительно было много. Детей, правда, не было, но они всё равно были счастливы.
Мишка, ещё служа в десанте, пристрастился к прыжкам с парашютом. Придя на гражданку, продолжал прыгать во время учёбы в институте, а потом и работы кинооператором. Более того, Мишка приспособился крепить кинокамеру у себя на шлеме. Прыгая с парашютом, он одновременно включал и камеру. Кому же не хочется посмотреть на себя, парящим в воздухе, с широко расставленными руками и ногами, кричащим что-то тем, кто остался внизу и не испытывает, и никогда не испытает, счастья свободного полёта.
Откуда только Мишка не прыгал, кого, только не снимал. И спортивные прыжки с самолета, и прыжки с высоченных башен, и даже горных вершин. Я никогда не интересовался самой технологией прыжков, но послушать увлечённого человека мне всегда было интересно. Он рассказал, как пришлось ему прыгать с одним человеком необычной судьбы. Этот человек, не помню уже при каких обстоятельствах, повредил позвоночник и был обречён на неподвижный образ жизни. Но вопреки судьбе, и благодаря необычайному мужеству, сумел доказать всем, и прежде всего себе, что способен не только вернуться к прежней привычной жизни, но даже больше, решиться на подвиг. Ещё лёжа на больничной койке, Павел дал себе слово, что придёт время, и он обязательно прыгнет с парашютом, и опуститься в морские глубины. И действительно, вместе с экипажем легендарного капитана Кусто он опускался на дно Средиземного моря, а потом, в одной сцепке вместе с Мишкой, выпрыгнул из вертолёта с высоты 3700 метров. После прыжка они сфотографировались на аэродроме во всей этой сбруе на фоне изумительно высокого неба. Эту фотографию он показывал мне и говорил про напарника: «Это Павел Думнов, поразительного мужества человек».
Когда все, в связи с перестройкой, бросились в малое предпринимательство, бросились и Мишка с Маришей. А куда было деваться, работу на студии они потеряли. Не знаю, что уж там «предпринимал» мой знакомый, но почему-то через некоторое время он оказался в подвале у чеченцев. И уже чеченские «предприниматели» убеждали Мишку, в том, как ему повезло, что у него есть возможность подарить им его родительскую квартиру в доме сталинской постройки. Он, правда, немного поупорствовал, но его упорство закончилось тем, что кроме потери квартиры ещё и Мариша заболела.
Оказавшись без крыши над головой, Мариша попала в Кащенко, а Мишку с его парашютным барахлом и семейными фотографиями приютили наши московские родственники. Вот у них на квартире мы с ним и познакомились.
Мишка и Мариша прожили в чужом доме целых десять лет. Мишка понимал, что нужно что-то делать, ведь не будешь же всю оставшуюся жизнь жить в примаках, но похоже, что так и не смог ничего придумать. Он периодически устраивался куда-то что-то сторожить, но сторожил недолго. Его постоянно что-нибудь не устраивало на очередной работе, и уже через несколько месяцев он сторожил где-то в другом месте.
Однажды я узнал, что Мишка работает сторожем в одном из старинных Московских храмов, и таким образом приобщается к вере. Он вообще много говорил со мной о вере. Ему даже хотелось уехать в какой-нибудь монастырь. Ведь, в конце концов, это было бы и решением его жилищной проблемы, Но Мариша, что с ней было делать? Ей нужно было теперь периодически ложиться в больницу, принимать дорогостоящие лекарства, ей нужен был свой участковый психиатр и Москва.
Когда я приезжал к ним в гости, Мишка немедленно бежал за водкой, и вместе с Маришей накидывал нехитрый ужин. В привычке священников основную часть пищи принимать вечером, это уж такая специфика нашего образа жизни. Помню, как мой собеседник один раз удивился: «Как же ты много ешь», на что мне, с сожалением, хотелось ответить: «Как же ты много пьёшь». Наши разговоры могли продолжаться до утра, потом я шёл на какую-нибудь секцию Рождественских, или иных чтений, а Мишка ложился спать.
Не найдя себя в сторожах, мой друг стал осваивать компьютер. И уже через некоторое время, действительно, прилично овладел им. Он наловчился делать маленькие фильмы, и с помощью специальных программ мог представить любого из своих друзей парашютистов в каких угодно героических видах. А среди них были люди и финансово состоятельные, и они за эти дурашливые фильмы подкидывали Мишке на жизнь.
В разговорах со мной он рисовал в своём воображении разные планы решения своих проблем, а я звал его к себе: «Мишка, приезжай, я вам отдам второй этаж нашего дома, питаться будете в трапезной, живите хоть годами, я тебе ещё и зарплату, как сторожу, платить буду». Он шумно вздыхал и молчал, и лишь однажды спросил: «А разве смогу я пользоваться интернетом у вас в деревне? Даже если и смогу, то представь, какой будет его скорость? Да и Марише нужна Москва. Сам понимаешь».
Как-то он приехал к нам, естественно днём. Просиживая ночи напролёт в интернете, он превратился в ночного жителя, поэтому приехав, сразу же завалился спать. Ночь он, как медведь-шатун, просидел у меня на кухне. А утром, когда я его стал звать на литургию, шумно вздохнув, ответил; «Батюшка, ты не обижайся, но я домой поехал, очень уж мне без компьютера неуютно».
Ещё один раз мне удалось вытащить Мишку к себе. Я предложил ему съездить в село Годеново, Ярославской епархии, к Ростовскому (или Годеновскому) кресту. Это одна из величайших православных святынь, сохраняющаяся в нашем народе с начала 15 века. Всё время, пока я вёз моего гостя, его мучила головная боль, не прошла она и в храме у Креста. Вернувшись из поездки, я сразу же отвёз Мишку на электричку и отправил в Москву. В то время его уже мучили продолжительные головные боли. Но самая большая его боль была Мариша. Он постоянно мучился вопросом: «Случись, что со мной, как она будет одна»?
Все мои усилия привести его в храм не увенчались успехом, хотя в своей жизни он встретился с настоящим чудом. Оно случилось с Мишкой во время его 1001 прыжка. У него долгое время не раскрывался парашют, и раскрылся чудом почти перед самой землёй. Ему удалось погасить скорость падения, и хотя он сломал ногу, но остался жив. После неудачного прыжка он заявил, что больше не прыгает, но таким людям трудно верить. Ведь через какое-то время он напрыгал ещё с полтысячи прыжков. Сразу после того несчастного случая, по выходу из больницы он звонит мне и говорит: «Срочно приезжай, что-то покажу. Тебе это будет интересно».
Дома он усадил меня перед монитором и сказал: «Когда я прыгнул, то по привычке включил камеру. После падения, запись долго не просматривал, не до того было, а тут думаю, дай ка посмотрю, что там записалось». Он включил запись, сперва я услышал мат и увидел, как с бешеной скоростью неумолимо приближается земля, и вдруг слышу: «Встанем пред Царицею Небесною…». Это Мишка запел песню иеромонаха Романа. Мишка сам не помнил, как это он запел, но парашют немедленно раскрылся. Вместо удара о землю, пускай и не плавное, но приземление.
Прошло около года, как мы ездили с Мишкой в Годеново, я никак не мог выбраться в столицу, да, наверно уже и не хотел выбираться. Шумный город на нас провинциалов действует отрицательно, мы теряемся в этих каменных джунглях, а от цен в московских кафешках, у нас теряется аппетит, да и не понятно толком, чья это сегодня столица, каких народов? А потом, я у себя лягу спать, и у меня за окном соловей будет петь всю ночь, а в Москве, будь то у родственников, или у друзей, всю ночь буду слушать пение тормозов и рёв моторов.
Вечер. Звонит Мариша: «Саша, Мишка умер уже как два месяца, я вот только нашла у него твой телефон, может приедешь, я тебе хочу кое-что показать».
Мишку похоронили на Немецком Введенском кладбище, у них там родовое место. Чеченцы смогли отобрать у него отцовскую квартиру, но не отцовскую могилу, это наверно единственная собственность, какая у него оставалась. Он умер поздней осенью. Уже выпал первый снег и Мариша взяла и поставила над его могилкой «грибок», какие ставили раньше в Москве над торговками пива и мороженого. А по бокам обложила «грибок» венками, и у неё получился домик. Когда уже вовсю выпал снег она приходила на кладбище и проползала через специально проделанный ею лаз в этот домик. На могилке возле креста стоял Мишкин портрет. Мариша, залезала в домик, зажигала свечу и разговаривала с мужем: «Мишка, ты посмотри, теперь у нас с тобой есть свой домик, и нас отсюда уже никто не выгонит. Только мне здесь холодно, без тебя, одной очень холодно. Забери меня, Мишка».
Когда я приехал к Марише, она немедленно повела меня к компьютеру: «Ты только посмотри, что Мишка придумал. Когда он был жив, я не совалась в его компьютер, а сейчас полезла, и смотри, что нашла».
Оказалось, что Мишка в разных местах, учитывая сложность программ, которые Мариша будет осваивать, может и не один год, разбросал свои фотографии, а под ними сделал подписи. Вместо себя живого, он оставила ей себя виртуального, но голос которого, можно услышать. Она заходит в какую–нибудь папку, а там Мишка, улыбка в 32 зуба и подпись: «Привет, Маришка, это я, и вовсе я от тебя никуда не уходил, ты же видишь, как я улыбаюсь», или «А это я с бабушкой», «А это - с мамой». «Передай привет отцу Александру, пусть он не забывает молиться о нас». «Мне хорошо, Маришка, и ты по мне не тоскуй, я ведь люблю тебя, и продолжаю любить, а для неё нет преград. Помнишь, мы читали с тобой у апостола Павла: «Любовь никогда не перестаёт, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится»».
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
